Так или иначе, сейчас он предпочел отвлечься от этих невеселых раздумий. Радуясь прежней, такой привычной, уютной воркотне Елизаветы, инженер разложил перед собой новые бумаги и углубился в них.

Это были сметы городских учреждений - и казенных, и ряда личных. Конечно, официально Романов не имел ко всем ним отношения, но значимость его заслуг и видность фигуры в городе сделали свое дело. Раздобыть документы под предлогом добровольной помощи генерал-губернаторской канцелярии не составило особого труда.

Сложность имелась в другом: в соединении хаотичных, бессмысленных мазков в одно общее полотно. Тут следовало проявить небывалое упорство, терпение и внимание, и тщательно отсмотреть каждый след - а ведь большинство из них вовсе не вело в желаемом направлении.

Да, на личное содержание Софийского шли немалые средства - что, впрочем, вполне ожидаемо и легко им объяснимо, с учетом его-то поста.

Немало из казны утекало и на надобности порочного генеральского сына... История, подслушанная городским головой, разнеслась стремительно, и лишь за сутки облетела весь город до самых окраин. Еще совсем недавно Романов оскорбленно отмел бы ее от себя, списав на гнусные наветы злых, склочных, падших людей. Но нынче он нисколько не сомневался в правдивости слышанного рассказа.

Да, средства на Василия тратились - но вовсе не те, следы которых чаял отыскать Романов.

Нет, сегодня цифры не намеревались раскрывать инженеру свои секреты. За битых три часа ничего особенного в казенных бумагах отыскать так и не удалось. Подумаешь, деньги для женской гимназии пошли на обстановку в доме ее начальницы, а сборы благотворительной лотереи разошлись по карманам чиновников городской управы. Эка невидаль.

Нет, такие мелочи, хоть им и не имелось числа, инженера сейчас вовсе не заботили. Его волновала куда большая сумма.

В одной из толстых кип с выписками о делах купцов, ремесленников и прочих частных занятиях, инженеру попалась скромная неподшитая выписка. Она, датированная 1902 годом, конечно, утратила для писцов всякую важность. Но зато она говорила - и притом очень громко.

Пожелтевшая бумажка рассказывала о состоянии дел в тех заведениях, которых, следуя городским уложениям, не должно существовать и вовсе. Доходы они в казну, конечно же, не вносили, однако кто-то неизвестный - Романов не мог признать почерк - потрудился придирчиво зафиксировать связанные с ними траты да прибыли.

Кто-то, судя по обстоятельному указанию на первоначальные суммы, помог заведениям открыться, и с тех пор получал с того хорошую мзду.

Никакого мифического Фаня, на которого записывались дома, не существовало в природе. Китайца создали лишь на бумаге, на деле же за ним скрывался некто совершенно иной.

И он имел доступ к генеральской канцелярии.

Однозначно - не купец.

Следовало проявить большую изобретательность и во чтобы то ни стало выяснить имя этого человека. Цифры вели к тому, что именно он и стал сообщником капитана Вагнера.

Нынче, утвердившись в ряде своих прежних подозрений, Романов мог поклясться, что тот неизвестный - сам генерал-губернатор Софийский. Конечно, он действовал не напрямую, а через кого-то из своих ручных кукол - но сути это вовсе не меняло.

Да, работа предстояла в крайней степени кропотливая и долгая, но Романова она вовсе не страшила и прежде, и уж, тем более, теперь, когда у него имелся план.

Он узнает обо всем, что здесь происходило, и поведает о том самому государю.

Именно он, Романов, станет тем самым карающим мечом, что разом отсечет все головы многоликой порочной гидре.

В суете минувших дней оплошность Деникина как будто и вовсе осталась незамеченной. Никто - и даже Ершов! - не напоминал о том, как неловко помощник полицмейстера раскрыл отравление госпожи Софийской.

Однако самого Деникина это отчего-то весьма уязвляло.

Ладно бы, если бы речь шла о «снежных убийствах», случившихся в затяжную метель. В них и до сей поры темных пятен имелось куда больше, чем светлых. Но нет же - он опозорился именно там, где все выглядело настолько очевидным.

Проклятый молодой Софийский!

Впрочем, разве смог бы кто-либо другой на месте Деникина его заподозрить? Нет. Не признайся Василий - и никто никогда не выяснил бы правды. Даже сам прежний глава полиции, будь он жив.

Убеждая себя таким образом, Деникин переступил порог управы. И первое же, на что упал его взгляд, оказалось живым напоминанием о конфузе.

- Отчего бы вам его не выгнать? - прошипел он, не поздоровавшись, по пути в свой кабинет.

Нанайка уже и вовсе обжился. Похоже, он чувствовал себя в управе, как дома - свил гнездо и даже приоделся. Деникин не ведал, откуда мальчишка взял мохнатую шапку и рукавицы, зато валенки с латанными пятками совершенно точно принадлежали щупловатому околоточному Мурову. Нанай наткнулся на них намедни, когда они стояли в углу, оставленными без присмотра, и сразу же облюбовал. Прижал руки к груди, что-то залопотал по-своему - и, не долго думая и не спрашиваясь, сменил свои опорки, в которых его взяли из резиденции, на чужую обувку.

В сумерках нанай куда-то исчезал, поселяя в сердце Деникина надежду. Но, увы, она каждый раз оказывалась тщетной. Приходя в управу, помощник полицмейстера обнаруживал наная мирно спящим на лавке под парой одеял, отданных жалостливыми просителями.

Точь в точь такую картину он застал и сейчас.

Деникин уселся за стол, неприглядная крышка которого неприметно успела покрыться слоем бумаг. Тут поселились подробнейшие описания фельдшера, короткие записки околоточных, всевозможные жалобы от горожан - то безграмотные, то витиеватые - и, конечно, расстраивавшие разум заметки Ершова.

За тонкой перегородкой пробубнили нечто в оправдание нового постояльца. Деникин не стал бы твердо ручаться, однако ему показалось, что голос принадлежал тому самому Мурову - великодушному владельцу валенок.

- Что у вас, говорите! - крикнул Деникин.

Подошедший Сомов начал было рассказ о недавних происшествиях: кровавом налете на дом да поджоге в складах - отблески пожара Деникин намедни видел из окна.

Однако околоточного оттеснил Ершов.

- В те дни, что вы не показывались в управе, от его превосходительства приходили дважды. Сергей Федорович спрашивал - не поправилась ли глава разбойничьей шайки достаточно, чтобы ее можно было судить?

В голосе не слышалось ни тени насмешки, но Деникин-то точно знал, что она имеется.

Помощник полицмейстера раздраженно поморщился.

- Вы ждали меня, чтобы сходить в лечебницу и справиться? Если так, то дозволяю: идите и узнайте.

- Мы сходили. Господин доктор уверяет, что больная совсем плоха и слаба, и не то, что на суд отправиться не в силах, а и вовсе - как бы богу душу не отдала.